Сказки о любви...

снова свою тему старую открываю... пусть тут будут только сказки..или нечто похожее на сказки.. фантазии...
нашла вот одну сказку.. понравилась... у кого есть желание читайте и наслаждайтесь...

Это сказка, всего только сказка… Но ведь и сказки бывают красивыми…

Когда цветет сирень, даже старые прачки украдкой вздыхают, вспоминая прошлое, и вытирают глаза накрахмаленными грубыми передниками. А они были молоды и счастливы – король и королева маленького государства. Наследник престола, ставший королем в 22 года, и девушка из знатного рода. И они любили друг друга. Правда, старухи украдкой говорили, что такая любовь редко бывает счастливой…
Но она была счастливой, их любовь. Как в сказке, правда? И все остальное тоже было как в сказке – и скачки верхом по зеленым лугам, когда золотые волосы принца вились по ветру (о, в этой горной стране хватало и лугов, и синего неба, бывавшего иногда свинцово-пасмурным, и лесов – глухих, непроходимых, в них разбойники водились); и беседы в дворцовой библиотеке – она так любила читать исторические романы и сказки; и на луну они вместе смотрели – огромную, оранжевую – через стрельчатое окно самой высокой башни. И свадьба тоже была как в сказке – белая фата невесты закрывала лицо, седой вельможа – ее отец – крякал в густые усы, король выпивал один за другим огромные кубки вина, а мать девушки тихонько вытирала мокрые глаза. И песен хватало, и тостов за здоровье жениха, невесты и короля, и всем казалось, что эта пара похожа на героев старинных баллад, что в огромном количестве пели дворцовые менестрели.
Ее звали Элиза. А наследника… никто не сохранил его имени, да это и неважно, потому что по восшествии на престол он должен был принять имя своих предков, добавляя к нему лишь порядковый номер, на единичку больше, чем у отца. Но пока что старый король умирать не собирался, и юный принц мог подолгу засиживаться в покоях жены, а не заниматься делами государства. Их смех разлетался под сводами дворца, как стая летних бабочек.

Впрочем, история началась не с того. Несколько лет назад руки Элизы – тогда просто младшей дочери знатного придворного – просил богатый князь, правитель соседнего, южного, княжества. Княжество было во много раз больше маленького королевства, и если и сохраняло вооруженное перемирие, то лишь благодаря искусству политиков и дипломатов той и другой стороны - старый король полагал, что худой мир лучше доброй ссоры, и, наверное, был прав (принцу даже прочили в жены троюродную племянницу князя, да только свадьба расстроилась – никто не знал, по какой именно причине).
Князь был немолод, но очень красив и богат; в гербе его имелся девиз: «Всего добиваюсь». Элиза потихоньку посмеивалась над сединой новоявленного жениха, но его подчеркнутая церемонность и кошачья, не по годам, ловкость вызывали у нее затаенное уважение, а хищный, антрацитово-черный, блеск глаз и жесткая усмешка – безотчетный страх. Однако девушка отказала, а родители не неволили ее.
Через два года князь приехал вновь. Элиза была уже супругой наследника, но князь умолил ее о тайном свидании.
Они встретились в городском саду, куда Элиза пришла поздно вечером, одна, в мужской одежде, с мечом на поясе. Она не боялась ночных любителей легкой добычи и подвыпивших гуляк - с детства ее обучали верховой езде и владению мечом; странны были эти причуды, но отец слишком любил ее, чтобы отказать.
Осень уже тронула своим дыханием столичные парки – на дорожках лежали маленькие золотые охапки, и ночи стали не по-летнему холодны. Яркая луна молча плыла над верхушками лип.
На узорчатую тень решетки лег длинный черный силуэт. Приблизившись, князь протянул Элизе огромный букет белых хризантем. Но она молча покачала головой.
- Элиза, - он взял ее за руку, - прошу, не мучайте меня! Я пытался забыть вас, но не смог. Я люблю вас. Если бы вы только согласились… Я увез бы вас к себе, у нас было бы все, о чем можно только мечтать!
Она пожала плечами.
- У меня и так есть все.
- Элиза, зачем вам этот мальчик? Бог знает, когда он станет королем, его отец еще крепок. Я прошу вас…
- Сударь, - проговорила девушка, никак не титулуя его, - я прошу вас забыть этот разговор. Я не люблю вас… но очень уважаю - не заставляйте менять это мнение. И не ищите встреч, они не нужны ни мне, ни вам.
Повернувшись, она хотела уйти, но князь одним прыжком оказался рядом и сжал ее в объятиях.
- Элиза, - шептал он, задыхаясь, - любовь моя…
Ловкая и гибкая, она вырвалась, отскочила. Сделав шаг навстречу, князь почувствовал, как в грудь его уперлось острие клинка.
Он вспыхнул.
- Хорошо же, - прошипел изменившимся голосом, - эту встречу ты запомнишь… Ты будешь моей! Но как бы тебе не пожалеть об этом!
В ту же ночь князь уехал.
Через несколько дней старый король неожиданно умер – во сне, как все люди, любимые Богом. Во дворце, как и во всей стране, был объявлен траур. Народ любил своего правителя и искренне горевал о нем – такое тоже случается. Принц, ставший отныне королем, заперся в своей комнате и не впускал никого, кроме жены… «Ваше величество, вам сегодня присягает гвардия» - «Оставьте меня в покое!». «Ваше величество, держите себя в руках!» - «Уйдите, я выйду через час, на коронацию… уйдите, прошу вас!». Дни и ночи Элиза проводила рядом с мужем, пытаясь утешить его и помочь справиться с ворохом обрушившихся дел. В суматохе и слезах первых дней она начисто забыла о ночном разговоре и странной угрозе.
А еще через неделю началась война.

Маленькое королевство держалось изо всех сил. Люди верили своему правителю. Воины шли в бой с отчаянной отвагой, которая пугала даже врагов. Но почти все понимали, что силы слишком неравны – соседи-южане превосходили их не только численностью, но и вооружением. Толпы беженцев из приграничных селений хлынули в столицу, пугая горожан рассказами о жестокости нападавших. Молодой король осунулся, почернел, но упрямо и упорно твердил одно: «Мы выстоим». Верил ли он сам в это, не знала даже Элиза.
Очень скоро войска нападавших окружили столицу.
Больше половины детей и женщин уже были отправлены к северным границам – там, в горах, имелись укрытия, оставшихся с давних времен. Но многие не захотели покинуть мужей и отцов, остались в городе; нашлась работа даже самым маленьким – подбирать стрелы, залетавшие от крепостных стен все дальше внутрь города. Хорошо, что хлынувшие осенние дожди тушили горящие наконечники; все ждали зимних морозов, чтобы обледенели стены, но до них было еще неблизко.
Тоскливым дождливым вечером маленькая служанка подала королеве письмо без подписи. Отослав девушек, Элиза дрогнувшими пальцами разорвала конверт с белой узорной печатью. В нем было лишь несколько слов: «Скажите «Да», и наступит мир». Не раздумывая, она швырнула листок в огонь. И всю ночь прорыдала в тронной зале, свернувшись калачиком на троне мужа, вытирая мокрые щеки штандартом с королевским гербом.

Оставалась одна, последняя битва. Не битва даже – бойня. Все знали, что захватчики не щадят никого и не берут пленных. Ходили, правда, слухи, что королеву велено взять живой и невредимой. Но люди не верили этим слухам.
Один только король, да старый, много лет прослуживший вельможа – отец Элизы – знали о том, что в замке есть подземный ход, уводящий далеко за стены, к реке. В крепости оставались только воины, король с королевой и несколько придворных-мужчин.
Поздно вечером король собрал всех в тронном зале.
- Я не стану говорить вам о том, что положение безнадежно, – вы и сами это знаете, - устало и глухо звучал его голос. - Завтра для нас будет последним… Всем вам я благодарен за верную службу. Теперь я не имею права вам приказывать… но я прошу вас. В замке есть подземный ход. Уходите! Еще есть возможность уйти. И уведите с собой королеву!
В наступившей тишине очень звонко прозвучал голос Элизы:
- Я останусь здесь!
Она была в одежде воина, с мечом и в кольчуге, но с непокрытой головой. И в неярком свете свечей медью отливали ее темные волосы…
Ее уговаривали. Просили. Убеждали. Говорили о долге перед народом и государством. О том, что если не останется наследников, что станет с троном? На все звучал один ответ: «Я останусь здесь».
Ушли двое. Юный герольд – почти мальчик, только поступивший на службу и стражник внутреннего оцепления. Остальные, преклонив колено, протянули королю свои клинки рукоятью вперед. Молча. И так же молча он отсалютовал им своим мечом.
А потом, взявшись за руки, король и королева бродили по опустевшему, гулкому замку, прощаясь с его залами, переходами, галереями и закоулками. И подолгу стояли у высоких, стрельчатых окон, глядя на огромную оранжевую луну. После полуночи дождь кончился, ударил первый мороз, сковал инеем жидкую грязь – в воздухе чувствовалось приближение зимы. Король, постаревший за эти недели на много лет, снова стал мальчишкой, который когда-то – так давно! – дарил невесте охапки золотых листьев и букеты лесной земляники, удирая на рассвете из дворца. Элиза смеялась его шуткам, но глаза ее были грустны. Государь показал жене потайной ход – так, на всякий случай…
И в дворцовой конюшне нашлась такая замечательная, мягкая охапка соломы.
Потом Элиза медленно бродила по двору от одного костра к другому. Смеялась в ответ на грубоватые шутки воинов. И пела им. Пела все самые светлые песни, какие знала; и люди хохотали от души или молчали, вздыхая. Пела, пока не отказал голос.
В эту сумасшедшую ночь совсем не хотелось спать…
Замерзший воздух разносил слова и шаги далеко вокруг, пар от дыхания вился в воздухе светлыми кольцами. И последней мелодией, которую слышали все, были звуки боевого рога на рассвете.

Битвы не было – была свалка. Кровь и грязь. Почему-то совсем не слышно было криков – только стоны раненых. Все – и нападавшие, и защитники – знали, что это конец. Все кончилось удивительно быстро. Нескольким воинам – в их числе был и отец Элизы – удалось прорваться за ворота и уйти в лес. Они знали, что так – живыми – принесут больший вред врагу.
И вот в тронной зале сорван и брошен под ноги изумрудно-зеленый штандарт с золотым гербом. Гулкие шаги чужаков эхом отражаются от стен. И двое стоят перед развалившимся на троне немолодым человеком с жесткой ухмылкой. Сейчас они оба целиком в его власти. И князь рассматривает их весело и почти дружелюбно.
- Ведь я же предупреждал тебя, девочка… Не проще ли было уступить? Сколько жизней ты бы спасла, а?
Король с недоумением обернулся к жене. Умоляющий взгляд был ему ответом.
«Ты веришь мне? Я люблю тебя…»
«Я верю тебе. Я люблю тебя…»
А все остальное неважно. Элиза выпрямилась.
Старый князь рассмеялся.
- Что же мне делать с тобой, мальчик? – задумчиво проговорил он. – Ты мне не нужен. Убивать тебя вроде не за что, и отпускать нельзя. Нет, убить все же придется…
Говоря это очень буднично и даже немножко грустно, он подошел к Элизе и пальцами приподнял ее подбородок. Она мотнула головой, пытаясь высвободиться, но князь настойчиво и мягко провел ладонью по ее щеке, шее, жестом хозяина задержался на груди… Повернулся к королю:
- Несчастный, глупый ребенок! Единственное, что я могу для тебя сделать – это на последнюю ночь не заковывать в кандалы и дать выспаться в постели. Догадываюсь, - он усмехнулся, - что прошлую ночь вы не спали вовсе.
С отчаянием дернулся король, но много ли сделаешь, если руки связаны? А князь обернулся к стоящим у двери воинам в черно-золотой форме наемников:
- Уведите его. Пусть сам выберет себе комнату. И глаз не спускать!
Неожиданно звонко прозвенел голос Элизы:
- Подожди!
- Чего еще? – недовольно обернулся к ней князь.
- Подожди, - повторила она, еще больше бледнея. – Отпусти его…
- С чего бы это? – удивился князь. – Какой мне в этом смысл?
- Какой тебе смысл в его смерти? – с отчаянием прошептала она. – А взамен ты получишь…, - не договорив, Элиза вспыхнула, опустила голову.
Князь понял. Ухмыльнулся. Обвел ее взглядом.
- Тебя, девочка моя, я и так получу. А его…
- Нет, - перебила она, - меня ты возьмешь лишь, если изобьешь до полусмерти. Это не просто слова, я сильная. А хочешь, я подарю тебе такую ночь, о которой будешь вспоминать всю жизнь? Хочешь, я сама приду к тебе?
- Элиза, нет! – со стоном вырвалось у короля.
Князь молча и недоверчиво смотрел на нее.
И тогда Элиза выпрямилась. Подняла подбородок. Расправила плечи, насколько позволяли стянутые сзади руки. Гордым, обещающим, но полным женского превосходства взглядом смерила стоящего перед ней немолодого мужчину. И улыбнулась.
Князь сглотнул, дернулся к ней, но овладел собой. Несколько мгновений помолчал, раздумывая, потом хрипло сказал:
- Х-хорошо…
- Ты отпустишь его сейчас, - медленно проговорила Элиза. – Выведешь за ворота, отдашь меч. В замке есть комната, окна которой выходят во двор. Я должна стоять там и все это видеть. И ни единого человека ты не пошлешь в погоню, не станешь преследовать его ни сейчас, ни после. Клянись мне в этом!
- Клянусь, - так же хрипло сказал князь, не спуская с нее глаз.
Король выругался самыми черными ругательствами, какие только знал. Двое наемников едва удерживали его за скрученные руки.

Князь опомнился. Провел рукой по глазам, подошел к белому от ярости королю и рассмеялся ему в лицо.
- Вот так-то, мальчик. И ты сможешь жить после этого? Жить, зная, какой ценой куплена твоя свобода? И сможешь спокойно спать ночью? Ты не правитель, ты жалкий трус! – обернулся к воинам: - Выведите его за ворота, отдайте меч, пусть уходит. Дешевка!
Подойдя к Элизе, он своим кинжалом рассек веревки на ее руках и быстро вышел из комнаты.

Рассказывают, что долго после той битвы новому правителю не давала покоя маленькая, но отчаянная шайка, разбойничающая в лесах. А еще говорят, что через год нападавшие покинули страну, оставив разоренное королевство на волю судьбы и случая. Ходят даже слухи, что в столицу вернулся выживший каким-то чудом король, но эти слухи вряд ли верны – ведь в хрониках сказано, что последний правитель погиб при битве за столицу и похоронен в королевской усыпальнице. Так ли это – никто не знает.
Правда, старая рыбачка, живущая в маленькой хижине на границе гор, могла бы рассказать, что у безумной бродяжки, которая постучалась к ней в зимнюю метель, на груди был спрятан кусок темно-зеленого атласа с вышитым золотом гербом королевства. Но разве кто-то станет спрашивать нищую старуху? Ведь это будет совсем другая сказка…(с)

Собственно сказка:

Они познакомились в 13 лет и любили друг друга всю жизнь!

Вот и сказки конец, а кто слушал - молодец)))

Corleone пишет:Собственно сказка:

Они познакомились в 13 лет и любили друг друга всю жизнь!

Вот и сказки конец, а кто слушал - молодец)))

никакой романтики.. скушный ты Дон)))

Анархия пишет:

Corleone пишет:Собственно сказка:

Они познакомились в 13 лет и любили друг друга всю жизнь!

Вот и сказки конец, а кто слушал - молодец)))

никакой романтики.. скушный ты Дон)))

Их основным развлечением было лузганье семок и поцелуи...
Как тебе романтика? Хороший сюжет?))))))))

любимая сказка))

Зайчик сидел у окна и ел капустку. Мимо шел козел и говорит:
– Дай капустки!
Зайчик дал ему капустки. Козел съел и говорит:
– Какая вкусная капустка! Дай еще.
Зайчик дал ему еще капустки. Козел съел и говорит:
– Какая вкусная капустка! Дай еще.
Зайчик дал ему еще капустки. Козел съел и говорит:
– Какая вкусная капустка! Дай еще!
Зайчик дал ему бумажку. Козел съел и говорит:
– О, какая вкусная капустка! Дай еще!
Зайчик дал ему тряпку. Козел съел и говорит:
– О-о! Какая вкусная капустка! Дай еще!
Зайчик дал ему газету. Козел съел и говорит:
– О-о-о! Какая вкусненькая капустка! Дай еще!
Зайчик дал ему скатерть. Козел ел, ел, потом понес домой, там ели Козловы детки и старый козлов дедушка.
Тут пришла домой мама зайчика и говорит:
– Зайчик, а где скатерть?
– А зато капустка есть, садись, мама! – ответил зайчик.

--------------------------------------------------------------------------------

Ох, и любил он это дело. Обучать Ангелов-Хранителей было хлопотно, но интересно. Ему нравилось наблюдать, как из наивных малышей они превращались в умных и заботливых покровителей, впитывая все, что он рассказывал им на уроках.
Самое главное, что он им внушал уже на первом уроке – это необходимость давать шанс всегда сделать выбор самому. А перенести через пропасть – лишь в случае грозящей катастрофы. Позже именно эта догма станет ключевым вопросом на выпускном экзамене.
Самое интересное, что для Ангелов и для людей понятие катастрофы очень отличается. И каждый Хранитель обязан воспитывать своего подопечного, чтобы в итоге их мысли текли по одному руслу. Только тогда человек будет стопроцентно защищен.
Ведь что является самым главным даром? Нет, не Любовь. И не Счастье. И не Удача. А просто сама Жизнь. Эх, перестали люди относиться с благодарностью за дары небес. Лишь сама Жизнь никогда не обесценится.
Иногда молодежь задавала непростые вопросы, на которые он и сам не знал ответов. Опыт подсказывал, что ответов просто нет. Есть человек и его собственная правда. И порой кто-то, поднятый на руках Ангелом-Хранителем, чтобы не допустить падения вниз, отчаянно вырывался, пока защищающие объятия не расслаблялись – и по собственной воле устремлялся в бездну. Ангел, который не смог удержать драгоценную ношу, винил себя во всем, и, хотя тут не было его вины, другие Ангелы, не пережившие подобного кошмара, смотрели на него с едва скрываемой укоризной. От переживаний Ангел сутулился, глаза его теряли блеск, а крылья – первозданную белизну. Серые Ангелы оставались такими до тех пор, пока не появлялся новый подопечный, со временем возвращающий веру в свои силы.
Был один очень важный секрет, который каждый Ангел познавал сам… Наверное, этим и отличались хороший Ангел-Хранитель от очень хорошего.
Секрет профессии нельзя было передать из уст в уста. Его нужно было понять и принять самому. А те, кто его постигали, никогда не произносили вслух, опасаясь быть понятыми неправильно. Может быть, это большая ошибка?
На экзамене он всегда видел, кто сможет, а кто нет понять эту сложную истину взаимоотношений Ангелов и людей.
В этот раз он возлагал надежды почти на каждого. Они все были горячи и активны. Они задавали много вопросов и философствовали на уроках с большим удовольствием. Он построил экзамен совсем не так, как они ждали. Никаких вызовов поодиночке. Никаких билетов.
- Поговорим о душе.
- Учитель, а где вопрос?
- Это и есть вопрос. Расскажите все, что вы знаете о душе. Дополняйте друг друга.
Почему-то повисла пауза.
- Мы много говорили обо всем на уроках. Вы задавали вопросы. Теперь я хочу услышать ответы от вас. На один простой вопрос. Что такое человеческая душа?
- Это суть человека.
- Это кладезь качеств.
- Это жизнь.
- Это Ангел.
Последняя фраза зависла в воздухе. Ее произнес самый молодой из группы.
Никто не спорил. Все затихли, как будто только что прикоснулись к чуду.
- Душа человека имеет крылья. Поэтому она может воспарить, может полететь, и рухнуть камнем вниз. Может посмотреть на мир свысока, и может распахнуть крылья, принимая в свои объятия того, кого захочет хранить долгие годы. Люди называют это Любовью. Разве не похоже это на то, чем мы занимаемся постоянно?
- И как же хранить ее, способную упорхнуть в любой момент, как в небо, так и в пропасть?
Именно в этот момент все загалдели, и, перебивая друг друга, выкрикивали один за другим одну и ту же фразу:
- Надо просто поднимать ее крылья вверх, когда они поникнут!
Они удивились тому, что все думают одинаково. Удивился и мудрый учитель. Такие способные, и так… банально…
Но тут в полной тишине прозвучал голос того самого Ангела, который первым высказал мысль о крылатой душе.
- Надо не давать им падать…
Учитель вздохнул с облегчением. Обучение было вполне успешным…(с)

Лесной царь ждал наследника. Все жители ближайших окрестностей уже сочинили хвалебные оды к рождению принца. Лесная царица целыми днями готовила малышу приданое, сплетая его из самых красивых цветов, самых крепких лоз, самых теплых перьев. Каждый день она ждала одобрения от мужа, но муж был слишком озабочен тем, чтобы не выглядеть смешным, поэтому никакой особой нежности не проявлял, особенно при посторонних. Царица полностью ушла в заботы о будущем малыша, почти оторвавшись от настоящего. Лесные питомцы готовили подарки, мечтая о счастливом дне, и радуясь чудесной новости. Поэтому для всех оказалось просто чудовищной новость о том, что царица занемогла, пролежала в горячке несколько дней, и потеряла своего первенца, так и не успевшего родиться.
Лесной царь чуть не сошел с ума. Царица еле оправилась от болезни, но страшная боль утраты так давила на нее, что она таяла буквально на глазах. Муж старался приободрить ее всем, чем мог. Он твердил, что у них еще будут дети, и что его любовь никогда не кончится.
Однако мысли в голове царя были иными. Он думал о том, что царица слаба здоровьем, и, вдруг, не сможет подарить ему наследника никогда?
Лесные жители жалели царицу, и несли ей со всех концов огромного леса цветы и ягоды. Но никакие дары не поднимали ей настроения. Царь заходил в ее светелку все реже, и наступил день, когда он не пришел совсем. По его мнению, период, когда царица нуждалась в жалости и поддержке, прошел. «Надо и делами государства заниматься» - говорил он сам себе, кривя душою.
Придворные были уверены, что это у него от расстройства, со временем все станет на свои места. Но чем больше проходило времени, тем сильнее раздражался царь при напоминаниях о давно не виденной им жене.
Царица выплакала все глаза, ставшее из лазурных - бледно голубыми.
Когда она совсем обессилила от неизвестности и одиночества, единственным верным выходом показалось бегство. Не слышать этого леса, поющего о прошлых клятвах царя. Не видеть этого буйства красок, давящего воспоминаниями о зарождении их любви. Не чувствовать аромата лесных трав, баюкающего напоминаниями об их свиданиях.
Вышел лесной царь на прогулку, вдруг видит – мелькнула в лесной чаще накидка, та самая, которую он подарил когда-то молодой жене. Интересно, куда это она отправилась?
Забурлила кровь, забилась жгучим чувством тревоги и неизвестности. Не это ли чувство называют ревностью? И помчался следом лесной царь, влекомый гневом и недоверием.
Так странно, пока мы не задумываемся о том, что можем потерять, ценим самые драгоценные сокровища меньше и меньше.
Бежал лесной царь вслед за удаляющейся накидкой, но казалось ему, что она то справа мелькнет, то слева, а вскоре и вовсе потерялась.
Вроде лес вокруг свой, родной, знакомый. Но птицы песни поют иные, или это кто-то плачет? Неожиданно ревность уступила место страху. Вдруг не сможет он догнать свою царицу? И взмолился он, обращаясь ко всем стихиям, послать ему знак, где искать ее. Страх потери был таким сильным и безотчетным, что заглушал все обиды, настоящие ли, надуманные ли. Лишь Любовь, уснувшая, в ожидании душевной весны, неожиданно заполнила каждую клеточку его тела. Ведь настоящая любовь никогда не покидает сердце, она просто умеет надежно прятаться до поры, до времени.
Сдвинул кроны суровый лес, закрывая плотной стеной царицу, оставившую разлюбившего ее мужа, но молитва лесного царя была такой сильной, что даже суровые стихии поверили в искренность его раскаяния… Ведь не секрет, что даже любящие мужчины не всегда дарят своим возлюбленным столько внимания, чтобы женщина могла почувствовать себя абсолютно счастливой.
Дальше и дальше убегала царица, не слыша голос мужа, потому что обида глушит и сердце, и душу… Но там, где ступала ее нога, вырастали небесно-голубые цветы, ответом на мольбу царя о помощи.
Устав выглядывать между деревьев беглянку, царь опустил глаза вниз, и внезапно обнаружил, что стоит на дорожке невиданных цветов, убегающей вдаль. Любящее сердце очень часто знает правильный ответ интуитивно, вопреки логике и правилам, оно спасает от собственных размышлений душу, терзаемую сомнениями. И, снимая стуку сердца, побежал лесной царь по дорожке цветов…
- Как мог я забыть о наших чувствах, - думал он, слушая лес, поющий о его прошлых клятвах царице.
- Как мог я забыть о том, что нет в мире прекраснее ее? – клял себя царь, обративший внимание на буйство красок, давящее воспоминаниями о зарождении их любви.
- Как я мог забыть о ее голубых глазах, таких же, как эти цветы, глазах, которые я мечтал видеть у своих детей? – мучился царь, тая в ароматах леса, напоминавших ему об их первых свиданиях. И впервые мысль о ребенке не была убийственной, она промелькнула грустью, и сменилась острым желанием заглянуть в те самые глаза, о которых невозможно забыть, особенно, когда бежишь по дорожке цветов такого же цвета.
Он догнал царицу у ручья. И, наверное, даже солнце смущенно спряталось за облака, когда он, опустившись на колени, протянул ей букет цветов. Простых голубых соцветий, вобравших в себя силу неба и свет ее глаз.
- Я ничего не забыл. Прости, я не представляю, что мог тебя потерять…
Любящая женщина легко прощает. Не потому, что она наивна, а потому, что любовь дает ей силу переступить обиду и боль, очистить душу, и просто любить, растворяясь в любимом человеке без остатка.
С тех пор и растут в лесах – незабудки. Цветы Любви и памяти о рождении чувства – той памяти, которая преодолевает любые преграды.
А в тот день, когда новорожденный царевич впервые посмотрел на мир своими голубыми глазками, царь засыпал незабудками весь дворец, призывая тем самым всех порадоваться силе его любви, Любви, которую нельзя забыть…(c)

Ветер любил море. Ему нравилось наблюдать за морской гладью.. Она так отличалась от него: горячего, взбалмошного, порывистого. Морская гладь бывала разной. Он стремился угадать ее настроение… Иногда она становилась прозрачной, как слеза, и он мог разглядеть малейшие песчинки на морском дне. Порой она становилась мутной, серой, казалось, что из глубины ее заполняет какая-то страшная субстанция, лишая его возможности чувствовать ее изнутри. Ветер не мог себе представить, что можно прожить хотя бы день без прикосновения к ее дыханию, волнующему все его существо.
Морская гладь относилась к ветру скептически. Подумаешь, нашелся созерцатель! Сколько их тут таких плавает, летает, не сосчитаешь! Но, что ни говори, внимание все равно приятно. Если ей казалось, что он погостил у нее недолго, то в ход пускались различные штучки. Она собирала все свои силы, И пускала рябь по поверхности. Какой же красивой становилась она тогда! Или, наоборот, выталкивала на поверхность актинии разных цветов. Морские цветы так красивы, так необычны. Они уникальное украшение, а кому не хочется выглядеть более привлекательно? Даже перед ветром.
Ветер, конечно, замечал желтые, пурпурные, розовые пятна на глади моря, и никак не мог понять, откуда они берутся, заслоняя всю красоту его возлюбленной?
Однажды он решился на важный разговор. Он взял себе в помощь солнце, которое пообещало рассыпать золотые лучи на поверхности морской глади. Чайки разучили нехитрую мелодию, чтобы подпеть ему в нужный момент, а сам ветер собрал в горах россыпь горного хрусталя, сияющий в закатных лучах огненной феерией.
- Я хочу с тобой поговорить, - начал ветер.
- О чем? – удивилась морская гладь.
- Каждая минута, когда я тебя не вижу – для меня хуже смерти!
- Что такое смерть? – не поняла она.
- Смерть – это мрак, это тьма, это ничего.
- Смерть – это ночь?
- Да, сплошная ночь! А когда ты рядом, мне всегда светло и радостно.
Морская гладь молчала. Она совсем не понимала, о чем хочет сказать ей ветер. Еще и чайки раскричались с чего-то. Когда рассказываешь любимой о своих чувствах, лучше говорить о тех вещах, которые ей понятны… И не брать в компанию говорливых напарников.
Он рассыпал на ее поверхность хрусталь, но блестящие бусины были тяжелее воды, и моментально ушли ко дну. А лежа на глубине, они совсем не переливались. С подарками тоже надо бы поответственнее.
Солнце, занятое своими делами, припозднилось, и ветер, не зная, что делать, коснулся легким дуновением своей возлюбленной, взбил в легкую пену поверхность, взбурлил ее рябью.
О, боже! От одного его прикосновения морская гладь почувствовала такой прилив! Таких приливов не видели еще окрестные берега.
А расстроенный ветер, не чувствуя ответа, поднимал волны все выше и выше.
Именно в этот момент и вспомнило солнышко, что обещало помочь ветру. Золотая россыпь коснулась поверхности волн, согревая собой две стихии, сплетенные в едином порыве чувств. Ветер и морская гладь на мгновение замерли в объятии, почувствовав что-то новое для себя, необъяснимо волнительное, и такое восхитительно-волшебное!
- Каждая минута, которая будет проходить без тебя – для меня хуже смерти! – сказала морская гладь, глядя в глаза ветру.
- Что такое смерть? - спросил ее возлюбленный.
- Смерть – это жизнь без тебя, - прошелестела она в ответ, затихающей волной….
Мужчины – ветры, порывистые, горячие, отважные, так часто не могут сказать в своих объяснениях самого главного.
Женщины – морские глади, красивые, глубокие, романтичные, так часто могут сказать то, что еще даже не успели прочувствовать.
Но понять друг друга им всегда помогает тепло и мудрость Любви, появляющейся в самый ответственный момент, и объясняющей все без слов – обычной россыпью солнечных лучей, которые дано увидеть лишь истинно любящим…

1. ПУСЬКИ БЯТЫЕ

Сяпала Калуша с Калушатами по напушке. И увазила Бутявку, и волит:
- Калушата! Калушаточки! Бутявка!
Калушата присяпали и Бутявку стрямкали. И подудонились.
А Калуша волит:
- Оее! Оее! Бутявка-то некузявая!
Калушата Бутявку вычучили.
Бутявка вздребезнулась, сопритюкнулась и усяпала с напушки.
А Калуша волит калушатам:
- Калушаточки! Не трямкайте бутявок, бутявки дюбые и зюмо-зюмо некузявые. От бутявок дудонятся.
А Бутявка волит за напушкой:
- Калушата подудонились! Зюмо некузявые! Пуськи бятые!



2. БУРЛАК (роман)

Часть I

Сяпали Калуша с Помиком по напушке и увазили Ляпупу. А Ляпупа трямкала Бутявку.
А Калуша волит:
- Киси-миси, Ляпупа!
А Ляпупа не киси и не миси,а трямкает Бутявку. Полбутявки y Ляпупы в клямсах, полбутявки по бурдысьям лепещется.
А Помик волит:
- Калуша,Ляпупы, трямкающие бутявок, не волят "киси-миси", а то бутявки из клямс вычучиваются.
А Калуша волит:
- А по клямсам? За некузявость?
И - бздым! - Ляпупу по клямсам.
Ляпупа разбызила клямсы и как заволит:
- Оее! Оее!
Бутявка из клямс Ляпупы вычучилась, вздребезнулась, сопритюкнулась и усяпала с напушки.
А Калуша волит:
- Киси-миси, Ляпупа!
А Ляпупа усяпала с напушки и за напушкой волит:
- Киси-миси, Помик. А Калушаточки-то не помиковичи!

Часть II

Помик волит:
- Калуша, а Калушаточки помиковичи?
Калуша разбызила клямсы и волит зюмо-зюмо:
- Куа?
Помик тырснул в бурдысья и из бурдысьев волит:
- Калуша, а Калушаточки помиковичи?
А Калуша как заволит:
- Некузяво, оее, некузяво так волить!
А помик в бурдысьях как забурлыкает: бурлы, бурлы, бурлы.
А Калуша волит:
- Не бурлыкай, бурлак. Калушаточки не помиковичи, а помиковны!

3. КУЗЯВОСТЬ

Сяпала Калуша по напушке и увазила Бутявку и волит:
- О, бутявище некузявое.
И - тюк Бутявку за сяпалки.
И ну трямкать Бутявку.
Полбутявки у Калуши в клямсах, полбутявки об напушку лепещется.
Но тут Бутявка как заволит:
- Оее, оее!
И подудонилась Бутявка Калуше в клямсы: бздым!
Калуша обезвалдела, в клямсах у Калуши зюмо-зюмо некузяво, а тут Ляпупа по напушке шается, блуки бятые, пши натыром:
- О! Киси-миси, Калушечка! Как калушаточки? Как Помик?
Калуша же клямсы сопритюкнула, не волит ни киси и ни миси (Бутявка-то в клямсах и дудонится и дудонится).
Но тут из клямс у Калуши уже птум-птум, птум-птун (Бутявкино дудо).
- Эска! - волит Ляпупа, - о-по-по, вазьте, о индякие! Калуша подудонилась! От Калуши аж дудом фурдяет!
Калуша Бутявку вычучила, из клямс дудо отбябякала и волит:
- Не Калуша подудонилась, а Бутявка! От Бутявки фурд!
А Бутявка, вычучившись из калушиных клямс, вздебезнулась, сопритюкнулась и усяпала с напушки в бурдысья, и волит из бурдысьев:
- Калуша подудонилась, Калуша подудонилась!
А Ляпупа пши аж растюкнула, блуки бятые вымзила и волит:
- И! И! Калушка зюмо некузявая! Фурдючая!
А Калуша бирит:
- С Ляпупой и Бутявкой бирить - дуда натрямкаться. Индякие, не тючьте дудо, не зафурдяет. Ляпупа с Бутявкой волят - у индяких пши сбякиваются!
И усяпала с напушки кузявая-кузявая.


4. ПЕРЕБИРЮШКА

Сяпала Калуша по напушке и увазила Ляпупу, и бирит:
- Оес! Оеее! Ляпупа! Калушаточки!
Калушата присяпали: Канна, Манна, Гуранна и Кукуся. И вазят то на Калушу, то на Ляпупу. А Калуша бирит:
- Калушаточки, к ляпупам не подсяпывайте ни на кыс! Ни кыса к ляпупам! Ляпупы дюбые и зюмо-зюмо некузявые!
А Ляпупа бирит:
- Йоу?
А Калуша волит:
- Вазьте, калушаточки, како ляпупы некузявые и нетюйные!
- Нетюйные? (бирит Ляпупа).
- Нетюйные!
- Биришь?
- Бирю! (волит Ляпупа).
- От нетюйной смычу! - бирит Ляпупа. - И от некузявой.
- Ляпупушка перебирюшка, Ляпупушка перебирюшка! - бирит Калуша. - Хахт! Хахт!
И калушата захахтали:
- Хахт! Хахт!Хахт!
А Ляпупа усяпала с напушки и волит:
- Хахтают, кайодлы! Зюмо некузявые! Пуськи бятые.

У Полбутявки-А сяпалок 6, пшей 18, 4 блука вымзенных.

ПОЛБУТЯВКИ-Б (Бурлычет у Ляпупы в клямсах). Пролдж! Пролдж! Бурлы-бурлы!

У Полбутявки-Б сяпалок 8, пшей 20, 4 блука вымзенных. Бурлычет и бурлычет.

ЛЯПУПА. Ннн! Ннн! (трямкает Полбутявки Б).- Умбррлд... кщр, кщр, слюмз.
ПОЛБУТЯВКИ-Б. О Ляпупа! О Ляпупочка! Отчучь Б из клямс, а то А ушпандорит без Б, некузяво!

Ляпупа не бирит никс, а трямкает Полбутявки-Б.
ПОЛБУТЯВКИ-А. О! Фыва! Фыва!!! (ушпандоривает с напушки, вымзив блуки на Полбутявки-Б).
ПОЛБУТЯВКИ-Б. Раз

5. МММКВЯ
Сяпала Калуша по напушке.
А по напушке - оее! - Ляпупа хвиндиляет.
Дохвиндиляла до Калуши, клямсы ако разбызила и волит:
- Киси-миси, Калушечка! Киси-миси, кузявенькая!
А Калуша :
- Йоу?
- Киси-миси, - бирит Ляпупа, вымзивши блуки на Калушу.
- Ну, киси, - бирит Калуша. - Ну, миси.
А Ляпупаволит:
- А у Ляпупы - мммквя! Потрямкай!
- Не. Мммквя - убня (бирит Калуша).
- Не убня! Кузявая мммквя! Потрямкай!
И возобнулась Ляпупа и - бздым! - вчучила Калуше мммквю аж в клямсы! Инда клямсы у Калуши сопритюкнулись!
Сопритюкнулись - и ни втырь, ни оттырь! Сбякну-лись клямсы-то!
И Калуша бирит:
- Некузявая мммквя! Убня! (а бирит "Декузявая ббквя, Убдя", клямсы-то сбякнутые инда).
А Ляпупа аж облампела и волит:
- О-е-е! Некузяво-то как биришь! Биришь "ды-ды-ды" да "бы-бы-бы"! С клямсами-то йоу?
А Калуша не отбирила никс и как некузявая посяпала с напушки (мммквю с клямс отбябякивать).
Ну и Ляпупа похвиндиляла - кузявая-кузявая. Клямсы разбызила и как зашмерендит:
- Змсяу! Йиу! Хфуф-оп-оп!



6. АНТИБУТЯВКА
Сяпала Калуша по напушке и увазила Бутявку. Бутявка же не вазит Калушу, а шмерендит:
- Куги-туги... буду-вуду... Ам-лям-лям!
Клямсы разбызила - шмерендит и шмерендит:
- Ам-лям-лям!
А Калуша волит:
- Оее, бутявище некузявое! Да забызь клямсы-то! Не ам-лям-лямкай! А ну, не шмерендеть!
А Бутявка шмерендит, инда в пшах у Калуши свири-кает:
- Муги-буги... Ам-тям-тям!
А Калуша сяпалками пши запритюкнула и как заби-рит:
- Оее! О, пши калушины! Оее, яко в пшах свирикает!
А ну, не шмерендеть! А то как стрямкаю! А ну, бутявище некузявое, с напушки - тырсь!
А Бутявка шмерендеть презяла и бирит:
- О-е-е! О индякие! Калуша - некузявая! Калуша бутявок трямкает! Калуша - антибутявка!
Индякие присяпали и вазят - то на Бутявку, то на Калушу. Некузяво вазят на Калушу. А Калуша вазит на индяких и волит:
- Ни! (волит Калуша) Не антибутявка! Но антишмерендя... Антишмерендявка.

...

7. НЕ ПСНИ!
Сяпала Бутявка с Бутявчонком по напушке и увазила Калушу. И волит:
- Пфя! Вазь на Калушу, Бутявчонок! Калушка-то - зюмо некузявая. Пуська бятая.
Калуша волит:
- Йоу? Йоу Бутявка бирит?
А Бутявка волит:
- Не Бутявка, а Бутява. И бирю: Калушка - пуська бятая! Зюмо-зюмо некузявая.
А Калуша волит (блуки вымзивши на Бутявку):
- А по клямсам? За некузявость?
А Бутявка волит:
- Калушиха! Калушиха! Блуки-то вымзила! Калуша - тина мырдявая. Бутявчонок! А ну фьюро за Бутявкой!
И с напушки - счирк! В бурдысья.
А Бутявчонок сяпает и сяпает по напушке. Подзаст-ремяжился.
Ну и Калуша бутявчонка сцирила. А бутявчонок как забурлыкает! (Бурлы-бурлы, бурлы-бурлы).
А Бутявка из бурдысьев как заводит:
- Оее! Оее! Бутявчонок у Калушихи! Оее, инда Бутявчонка стрямкают!
А Калуша волит:
- Ну, и йоу Бутявка про Калушу бирила?
А Бутявка волит:
- Бирила... Бирила, йоу Калушечка кузявенькая. И калушаточки кузявые. Не трямкай Бутявчонка! Мммм...
Калуша не мырдявая, не пуська и не бятая! Отчучь Бутявчонка!
И забурлыкала Бутявка:
- Оее, оее! Бурлы-бурлы!
- Не бурлыкай! - волит Калуша, - на!
И Бутявчонка вытырснула.
Бутявчонок вздребезнулся, сопритюкнулся и усяпал с напушки.
А Калуша волит в бурдысья:
- И не псни, Бутявка-некузявка.
И прошаялось по-над напушкой Зюище, и пробамболило:
- Оее, некузяво-то инда...
А Калуша волит:
- О Буи-Зюи, Зюище! Егды Бутявки волят некузявости, то и Калуши волят некузявости! За некузявость - некузявость! Блук за блук! Не псни, и не псненный усяпаешь! Псня за псню!


8. АБВУКА
Калуша бирит калушатам:
- Калушаточки! А калушаточки! Канна, Манна, Гуранна и Кукуся!
- И, - бирят калушата.
А Калуша:
- Инда, калушата, побирим об АБВ! Яете АБВ?
- АБВ? - волят калушата. - Не, не яем. АБВ трямкают?
- Ни.
- АБВ дюбые?
- Ни, ни! - бирит Калуша. - Яйте, калушата: АБВ - абвука!
Ну и калушата посяпали с напушки на оттырь, в бурдысья.
А Калуша за калушатами сяпает и волит:
- Яйте, калушаточки, - волит Калуша. - АБВ - кузявая абвука! Без АБВ калушата не высяпают в калуши.
Калушата аж блуки вымзили:
- Абвука?
А Калуша волит:
- Ну! Без абвуки на напушке некузяво. Индякие - и напушане, и напушанки - абвуку яют. А! Б! В! Бирьте: Ааа...
А калушата бирят:
- Оу... Ня... Пся...Кгг...
- Ни! (волит Калуша) Ааа! Бэээ! Вэээ!
Но калушата как тырснут в бурдысья! (Не уявши аб-)
А бутявка за напушкой волит:
- Калушата не яют АБВ! Зюмо некузявые! Пуськи бятые!


9. И-ПЫЗЯВА
У Калуши - калушата: Канна, Манна, Гуранна и Кукуся.
У Бутявки - бутявчонок: Гага Прюшка.

И огды-егды бутявчонок Гага напызявил и-пызяву и оттырснул Кукусе:

Кукуся@пуськи.ru
О Кукуся! Шошляю Кукусю зюмо-зюмо!
Кукуся+Бутявчонок = ;^)(^; Кукуся и Бутявчонок - бдан-бдан! Шошляю Кукусю! С шошлью - Бутявчонок, кукусин на обагды! Чмяк! Кукусин Гага П. )
А Кукуся напызявила Бутявчонку и-пызяву:

Бутявчонок.гагап@пуськи.ru
О Бутявчонок! Не бдан-бдан и не чмяк. Шошляешь Кукусю? Не яю. Огды... егды... Кукуся :^+
И Калуша напызявила и-пызяву Бутявчонку:
Бутявчонок.гагап@пуськи.ru
Йоу, @, пызявишь пызявы Кукусе? Йоу за "чмяки"? Чмякаться некузяво. Калуши не шошляют бутявок, прюшек и гаг. Бутявки дюбые и зюмо-зюмо некузявые. И не пызявь Кукусе ниогды! А то стрямкаю!
Ей-ей не v.ru
С некузявостью Калуша Помикова (; ^(

А Бутявка (за Бутявчонка) отпызявила Калуше:
Калуша@пуськи.ru
От @ смычим. С мырдявостью - Бутява Бутявишна Йовович-Шер
|:^ ((


10. ПРО ГЛОКУЮ КУЗДРУ И БОКРЕНКА
Калуша как забирит:
- Калушата! Калушаточки! Сяпайте на напушку!
Калушата вымзились из бурдысьев:
-Йоу?
- Сяпайте, сяпайте на напушку!
Калушата (Канна, Манна, Гуранна и Кукуся) присяпали.
- Ну, калушаточки (волит Калуша), распритюкивайтесь по напушке.
Калушата распритюкнулись: Канна, Манна, Гуранна - и наоттырь - Кукуся. А Калуша волит:
- Инда побирим про Щербу.
- Йоу Щерба? - бирят калушата.
- А Щерба, - бирит Калуша, - огдысь-егдысь нацирикал: "Глокая куздра кудланула бокра и курдячит бокренка".
- Ну и йоу? - бирят калушата.
- Йоу: куздра кузявая? А, калушаточки?
- Ни, - бирят калушата. - Куздра некузявая.
- А йоу куздра некузявая?
- А куздра некузявая, ибо куздра кудланула бокра, - волят калушата.
- Ну! И курдячит бокренка! - бирит Калуша. - Ну и бирьте: кузяво ли, егды Канна, Манна и Гуранна курдячат Кукусю? А? Кудланули и курдячат? А?
- Некузяво, - бирит Кукуся. - Пуськи бятые, Канна, Манна и Гуранна.
А Канна, Манна и Гуранна не бирят ни-ни. Блуки вымзили наотпень и не бирят ни йоу.
Инда Канна волит Калуше:
- А Кукуся с Бутявчонком бирила, в бурдысьях-то.
А Кукуся возбнулась и усяпала с напушки
- К Бутявчонку посяпала, - бирят Манна и Гуранна.
- А ну! - волит Калуша. - А ну, сяпайте за Кукусей - и без курдяченья ! И Бутявчонка кудланите из бурдысьев! Фьюро!
Калушата усяпали с напушки. А Калуша волит:
- Щерба бятая.


11. ТРЕСЬ
1
Сяпала Калуша с Помиком по напушке и волит то ли Помику, то ли в бурдысья:
- Ин у Калуши с Помиком калушаточки: и Канна, и Манна, и Гуранна, и Кукуся!
А Ляпупа по напушке шается, пши натыром (ну Ля-пупа и Ляпупа) и волит:
- Калушаточки-то некузявые. И Канна, и Манна, и Гуранна. А Кукуся ажник тресь.
- Кукуся тресь?! - возобнулась Калуша. - Кукуся тресь, а, Помик? Обезвалдеваю.
А Ляпупа волит, блуки у Ляпупы бятые-бятые:
- Эска, Кукуся в бурдысьях с Бутявчонком! Щуньте, ин бурдысья-то лепещутся!
А Калуша волит зюмо-зюмо:
- Кукуся в бурдысьях? Эска, Кукуся в бурдысьях бутявчонка трямкает, бурдысья-то и лепещутся!
А Помик волит:
- Оее. Бутявок не трямкают. Бутявки зюмо-зюмо некузявые.
А Калуша волит:
- Сяпай за Кукусей в бурдысья и отвинь бутявчонка у Кукуси.
И Помик посяпал.
- Сяпай, Помик, - бирит Ляпупа. - Сяпай в бурдысья. Отвинишь, как же! Помик-некузявик.

2
А бурдысья лепещутся, лепещутся, инда Ляпупа йокает: йок, йок, йок!
А Помик высяпал из бурдысьев и волит:
- Калушечка, Кукуся не трямкала бутявчонка.
А Калуша волит:
- Кукуся не трямкала? Так стрямкай же! Стрямкай бутявчонка, Помик!
А Ляпупа йокает:
- Йок, йок, йок! - (так и лепещется). - Пуськи бятые, Канна, Манна, Гуранна и Кукуська.
Ин из бурдысьев высяпывает Бутявчонок, а с Бутявчонком сяпает Кукуся, клямсы в клямсы с Бутявчонком сяпалка за сяпалку.
Оее.
Калуша клямсы разбызила ажник.
Помик набурбушился.
Ляпупа йокнула:
- О! Щуньте, щуньте! Кукуся с бутявчонком сяпает! Кукуся тресь!
А Калуша вздребезнулась и волит:
- Нике!
- Тресь, тресь, - бирит Ляпупа. - Кукуся тресь!
(Инда сопритюкивается.)
А Кукуся с Бутявчонком усяпали с напушки.
- Посяпать разбамболить про Кукусю, - забирила Ляпупа. - Разбамболить про бурдысья, про Калушу с Помиком, ой кузяво! Ой кузяво! Кукуся с Бутявчонком в бурдысьях...
- Аи обезвалдела, Ляпупа? - волит Калуша. - Не Кукуся, а Кукуся Помиковна Бутявчонок-Прюшкина.
- Йоу? - бирит Ляпупа. - Йоу?
- Кукуся Прюшкина, йоу.
А Ляпупа как заволит:
- Кукуся-шмукуся! Бутявчонок-шмутявчонок!
И усяпала с напушки бятым-бятая.

12. ФЫВА ПРОЛДЖ
лингвистическая комедия
индякие:
ЛЯПУПА
БУТЯВКА
ПОЛБУТЯВКИ-А
ПОЛБУТЯВКИ-Б

Напушка. По-за напушкой бурдысья. По напушке сяпает Ляпупа. У Ляпупы разбызены клямсы.

ЛЯПУПА (сяпая и сяпая). Оее, оее, некузяво. По-трямкать бы. Нетрямкавши сяпать кузяво ли?

По напушке шается Бутявка.

БУТЯВКА (бирит, не вазя Ляпупы). Фыва пролдж. Фыва пролдж.
ЛЯПУПА (вазит Бутявку). О-по-по, смычь, бутявище некузявое! Сяпай к Ляпупе!
БУТЯВКА (увазивши Ляпупу, фьюро сяпает с напушки в бурдысья). Фыва пролдж. Фыва пролдж.
ЛЯПУПА. И не фыва и не пролдж!

Досяпывает до Бутявки и зачучивает Бутявку в клямсы.

БУТЯВКА. Оее, оее. Фы... ва! Про...пр... (лепещется у Ляпупы в клямсах).
ЛЯПУПА (трямкая Бутявку). Нннн. Кщ, кш. Прлдбрр...

Полбутявки у Ляпупы в клямсах, Пол-бутявки лепешетсяоб напушку. Лепещется, лепещется да и - бздым! - отчучилось Полбутявки из Ляпупиных клямсиуся-пало. (Бутявка = Полбутявки-А + Полбутявки-Б)

ПОЛБУТЯВКИ-А (сяпая по напушке). Фыва. (Бирит зюмо-зюмо фьюро, вымзив блуки на отпень.) Фыва-фывафыва.
бызь клямсы-то, Ляпупа! Бурлы-бурлы! Полбутявки-А ушпадорит!
ЛЯПУПА (не разбызивая клямс). Вксн, вксн. Умм, умм. Нннн, пжлст.
ПОЛБУТЯВКИ-Б. Полбутявочка-А! Смычь! Не уш-пандоривай от Полбутявки-Б! Смычишь? "А и Б бдан-бдан!"

Вымзивши блуки на Полбутявки-А, Полбутявки-Б бурлыкает.

ПОЛБУТЯВКИ-А (не сяпая). Бдан-бдан?
ПОЛБУТЯВКИ-Б. "А и Б бдан-бдан!" Ляпупа! Разбызь клямсы! А то подудонюсь! Бззз... Шссс... Ну? Бесс... Птум! Птум!
ЛЯПУПА (разбызив клямсы). Некузяво дудониться в мсы! оее! Уубняяя-а! (вычучивает Полбутявки-Б.) ПОЛБУТЯВКИ-Б. (вычучившись из Ляпупиных лямс, вздребезнулась). Полбутявочки-А! Опо-по! Сопритюкнемся?
ПОЛБУТЯВКИ-А (разбызив сяпалки, сяпает к Полбутявке-Б). "А и Б бдан-бдан?"
ПОЛБУТЯВКИ-Б. Бдан-бдан! Ну? Co...при...тюк!

Сопритюкиваются и усяпывают в бурдысья ако како Бутявка.

ЛЯПУПА (Отбябякивая из клямс дудо). Бутявище не-кузявое. Блд-блдырь, пфы.
БУТЯВКА (за напушкой). От некузявой смычу. Фыва пролдж. Фыва пролдж.

Фьюро усяпывает


13. ПУСЬКИНИСТЫ

Сяпали Калуша с Помиком по напушке и трямкали бутявок.
А натрямкавшись бутявок, К. и П. ну шаяться по напушке - то к бурдысьям, то от бурдысьев, то по-над бурдысьями счиркнут, то по-за бурдысьями проскробят.
То втырь, то оттырь.
То впях, то взбых.
Как облампелые - шаем шаются и бирят:
- Эее! Эвай! Пуськи бятые! Шайтесь, индякие!
И:
- Эфан-эфоэ!
Ажник кукушню у Помика с гвинта чирит.
Ужо и бутявок никст на напушке, а К. и П., блуки вымзивши на отпень, хвиндиляют, и дохвиндилялись до некузявости.
Обезвалдели, сяпалки распиндюрили втырь по напушке, клямсы разбызили: оее.
А шаялись-то Калуша с Помиком от перетряма.
Трямкая бутявок, К. и П. не допрели, что бутявки тож натрямкались некузявых бурдысьев, в коих зюмо-зюмо быра "A-CNS".
А от быра "A-CNS" - оее как чирит.
И в клямсах нетырно, и в блуках сыкает, и в пшах гандибобель. И кукушню гвинтит.
И тут Калуша с Помиком клямсы разбызили и бутявок из клямс вычучили на напушку!
Т.е. Калушу с П. вытырснуло не по-индяпки.
Бутявки ж, из клямс вычучившись, вздребезнулись, сопритюкнулись и усяпали с напушки.
А Калуша, отбябякавши бутявок с клямс, водит:
- О бутявки! Трямкающие бырные бурдысья - сгро-
хиваются с курчаток.
А уж перетрям аки некузяв аки мырдяв! А бутявки за напушкой волят:
- Кдна-ганда-бис, лайти-метамикс! Банчь, инчь. Поськи бетые, паськи бутые. Песьки бырые.
А Калуша волит;
- Чи обламлели, бутявищи. Не зямут пробамболить пуськи бятые", кайодлы. Пу-сь-ки бя-ты-е! Пуськи!
А бырные бутявки волят:
- Пськ бт. Бррл-блпл, вафшшэ пуськинисты.


14. НА ШВАНЬТОУ
Огды-егды, а Бутявка спиндюрила у Калуши зилинь.
И с зилинем усяпала с напушки быро-быро.
А зилинь у Бутявки в сяпалках так и тырыпырится: тыры-пыры, тыры-пыры.
А Калуша (пши натыром, блуки бятые) увазила: в бур-дысьях - эвоэ - так и тырыпырится.
И Калуша как забирит:
- Оее, оее! Зилинь спиндюрили! У Калуши зилинь спиндюрили, ух некузявые, пуськи бятые! Эван! Индякие! Оее!
А индякие присяпали на напушку и волях:
- О-по-по, индякие! У Кадушки зилинь спиндюрили! Ёфки! Ёфки!
А ёфки присяпали, пши разбызили, по бурдысьям посцирили, инда Бутявку-то с зилинем и упяли! Упяли и в КТ запиндюрили. И волят по напушке:
- Бутявка в КТ! Змсяу!
А Калуша волит:
- О индякие!
Индякие волят:
- Эвоэ?
- Индякие! - бирит Калуша. - Ёфки-то, а? Ефки-то како тако кузявые! Фьюро-фьюро бутявку упяли!
А ёфки волят, блуки вымзивши:
- Змсяу! Змсяем!
И ну сяпать с напушки. А Калуша волит:
- А зилинь-то калушин! Зилинь-то йоу?
А ёфки с вымзенными блуками бирят:
- Йоу-йоу, на шваньтоу. Фу-фэ~я.
0 усяпали с напушки в КТ.
- Како фуфэя, - бирит Калуша. - Како фуфэя! Зилинь-то калушин. Для калушаточек зилинь-то, не для М)ок, пуськи бятые. Калушаточки-то: Канна, Манна, Гуранна и Кукуся с кукусеночком! И без зилиня!
И Канна, Манна, Гуранна и Кукуся (кукусенок в сяпалках) присяпали на напушку.
И индякие тоже на напушке, и Калуша с калушатами, но ёфок-то ни!
А ёфкино.биренье по-над бурдысьями аж юздит:
- Змсяу!Йиу!
Хфуф-оп-оп!
Змсяу! Тиу!
фук ёлм-ёлм.
Псяэ! Ушя!
Зюм-зюм-зюм!
и (зюмо-зюмо):
Йоу-йоу, на шваньтоу!
Фу-фэ-я!
Ажник в пшах некузяво у индяких от ёфкиной юзды. А Калуша волит:
- А хай в клямсах у ёфок зилинь счучится! А хай ёфки зилинем поктсятся! Фук ёлм-ёлм!
А Кукуся волит Калуше:
- Не воль так фьюро, Калушечка. Блуки не вымзивай. Ни. В бурдысьях не без зилиня. Посяпаем в бурдысья и натрямкаемся зилиня инда.
И индякие отбирили:
- Змсямы.
И тырснули в бурдысья за зилинем.

15. КШИ
Пъс, Психа и псята сяпали по напушке. Навстрызь хвиндиляла Бутявка. Бутявка увазила Пъса и волит:
- Сяпаете по напушке, а напушка-то индяцкая! Не Пъсова напушка! Не Пъсам шаяться бтысь.
Пъс обезвалдел и волит Психе:
- Обезвалдеваю от бутявок. Бутявки, а волят с Пъсом яко тако некузяво! А ну, бутявщина, кши от Пъсов!
А Бутявка волит:
- Опо-по, опопо, галивнок. От Пъса арсаждусь и обсяюсь! Сяпай в геесу!
- За галивнока отводишь! - бирит Пъс. - И за геесу! Не Пъс галивнок, а Бутявка!
И птум сяпалкой по напушке! Бутявка инда тырснула в бурдысья.

16. НАОГДЫ
Сяпали Пъс с Психой и псятами по напушке, а навстрызь хвиндиляет Калуша и волит:
- Оее, како кузяво! Пъс! Кузявенький! Калуша в изъюбе от Пъса! Шошляю Пъса!
И сяпалкой Пъсу: воу, воу. И блуками: жум-жум.
- Калуша, тм, - волит Пъс. - Тм-тм. Эван эвоэ:
Психа. И эван эвоэ: псята.
А Психа блуки вымзила на Калушу. А Пъс волит:
- Психа! Эвоэ Калуша, а на напушке - эвоэ! - калушатник. В калушатнике Помик и калушата: Канна Помиковна, Манна Помиковна, Гуранна Помиковна и Кукуся Помиковна с кукусенком! Псята, а ну, шайтесь по напушке!
Псята усяпали и ну шаяться по напушке. Инда сяпалки свирикают.
Психа же, блуки вымзивши, не волит ни-ни. На Калушу блуки вымзила и ни-ни.
А Пъс бирит:
- Псиша, эван эвое: Калуша! Калуша, эван эвое:
Психа!
А Психа как заводит:
- Бутявка-то кузяво бирила: галивнок исцешь, Пъс!
Калушаточки~то не пъсовны ли? Заволить нешто Помика? Аоэ! Помик! Поо-омик!
А Калуша бирит:
- Оее, усяпываю! Ну пъсов с психами в геесу!
И усяпала с напушки.
И над напушкой встындилось небиренье... А Пъс бирит Психе:
- Исцем галивнок?
- Исцешь.
- А Психа? - волит Пъс. - Не галивнючка яко тако бирить? Про Пъса?
- Психа не галивнючка, - отбирила Психа. Психи калуш не шошляют. Психи не шошлячки.
- И Пъс не шошляет! Не шошляк исцем!
А Психа как заволит:
- Псюга исцешь! Псята, вазьте; эван эвоэ псюга!
А Пъс бирит:
- Оее, не псюга иснем! А ну, посяпали в псятник! А ну индяцкую напушку в геесу. Побирим, псишечка!
И Пъс и Психа посяпали в псятник безо псят. И Психа волит:
- Шошлять кузяво Психу и Псят, дабы исцять како Пъс! Яко тако Пъс, а не яко како Пъсюга.
И забурлыкала:
- Усяпаю вот со псятами в занапушье! В геесу! Не исцяешь для Психи и Псят!
Пъс же бирит:
- Ну не бурлыкай же, Псиша! Псише пъсова? Псишечка пъсова?
И забирил зюмо-зюмо:
- Не галивнок исцем?
- Ни, - отбирила Психа. - Не исцешь. Шошляешь Псишу?
Пъс поразбебекал и волит:
- Шошляю. В изъюбе от Псишечки исцем.
И над псятником встындилось биренье:
- Бирь: шошляешь ли Психу?
- Шошляю.
- Ах, шошляк! Не тырсь! Не...
- Шошляем?
- Шошляем.
- Наогды?
- Наогды.
Ажник бурдысья взлепетнулися

жуть кака)))